Ну да, очередная эсэмэска от Юльки. Она, пусть и несознательно, вошла в союз со Стеллой, и теперь одна меня донимала вербально, а вторая – эпистолярно. Причем практически каждое ее послание если не противоречило предыдущему, то как минимум создавало некий диссонанс с ранее написанным.
Вурдалак ощупывал мое лицо взглядом, он искал подтверждение тому, что я блефую. Искал – и не находил.
– Ах, как интересно! – антиквар выудил из ларца какую-то странную штуку, представляющую собой три небольшие золотые плашки, украшенные драгоценными камнями, соединенные между собой короткими цепочками и вдобавок снабженную двумя крючочками. – Ну-ка, ну-ка… Андреас Ремплер, как я сразу и подумал. Право, сегодня исключительно удачный день!
– Двадцать пять, Валера, двадцать пять, – вздохнула ведьма. – И меньше трех месяцев в запасе. Змеиный день – двадцать седьмое сентября, в эту дату подданные Великого Полоза в сон до следующей весны погружаются. Наши предки в этот день в лес сами не ходили и детей не пускали, потому что вернуться из него обратно шансов почти не имелось. А нам придется прийти вот сюда и держать ответ за то, что мы успели сделать. Так что, господин Швецов, у нас впереди веселое лето.
И все же это был клад. Как видно, те дети, которые когда-то зарыли его тут в процессе игры, сказали некие слова, подарившие ему жизнь, если это можно так назвать. Формально-то условия были соблюдены, это было пусть совсем незамысловатое, но сокровище, схороненное от чужих глаз и предназначенное тому, кто его найдет. Они его закопали и, разумеется, про него забыли. Многое ли мы помним из того, что делали в шесть-семь лет? Разумеется, нет. Пошли бывшие детсадовцы в школу, а там другая жизнь, другие заботы, что вспоминать о старой банке с еле различимой и непонятной надписью «Мо…а…ье», зарытой как-то летом? Да и о самом детском саде в целом? Там было детство, а тут – жизнь.