— Скопец ён, — Поведал Пантелей тихохонько, — В молодости того… оскопился, скопцы за такое деньги сулят, порой немалые. Думал разбогатеть, да не пошло впрок!
Поглядываю, значица, нехорошо. Пока не видят. Скалюся злобно.
Бью зло пяткой назад, да по коленке плешивому етому — так, што тот завыл, на полу сидючи. Сидит, за ногу держится, лицо белое, и мне так нехорошо стало — ну, думаю, доигрался ты, Егорка! Щаз как… а што щаз, додумать не успел.
В голосе удивление, чёрные большие глаза как-то по-новому оглядели меня.
Это што такое получается? Умел, но не мог? Чешу затылок, значитца, вспоминаючи… Так оно и выходит-то! Попадалися вывески какие, а я пялился на них баран-бараном. А сейчас вроде как задвижку печную перед глазами убрали, и видно всё. Ну то исть не видно, а…
Уехать сразу не получилося, гоняли обходчики и машинисты. За штабелем брёвен, сложенных за железнодорожной будкой, нашёл щель, да и придремал там, проснувшись ближе к утру. Паровозы гудели, вагоны звенели, сцепляяся, а железнодорожники важно выхаживали средь этой суеты такие деловитые, что ажно завидка брала. В мундирах!