Хлеб глинистый, непропечённый, из самой што ни на есть плохой муки. Оно после лебеды-то грех жаловаться на муку, но хоть испечь-то могли бы? Тётка и из соснового луба пекла такое, што вроде как даже и вкусно, а ети вовсе безрукие да безголовые. Даже нарошно испечь так гадко так не каждая хозяйка сумеет.
Сам не заметил, как придремал, только и успел, что в пинджак завернуться, да картузом лицо прикрыть. Проснулся от того, что ходит кто рядом, ну и напужался. Лиса! Воровка рыжая мало что всех раков остатних подъела, так ишшо и напужала!
— Охо-хо! Грехи наши тяжкие, — Послышался скрип нар и зевок, обитатели флигели постепенно просыпалися, дружески перегавкиваясь.
И из-за спины у меня высовывается, воздухом ухо щекотит. Приятственно!
— В полицию твой пашпорт отнёс, — Пономарёнок развёл руками, — так что теперь преступник ты получаешься. Только там не всё так просто получается — слыхивал я, как потом народ разговаривал. Москва, она же знаешь сам — большая деревня.
В корнях и откопал ухоронку, да и припрятал. Потом, может, ишшо и вернусь! Чай, рубля на три добра, никак не меньше.