— Не я то… — и замираю, глядя вопросительно на Ивана.
— Пришёл? — Супит брови Сидор Афанасьевичь, сидящий нахохлившимся вороном над кучкой обуви, — Садись-ка!
Живот его колыхнулся, а жирные подбородки, кои плохо прикрывала редкая борода, колыхнулись протухшим студнем.
Поржали, да и успокоились мал-мала. Думаю, вот щаз и пора. И деньги так торжественно — на стол!
А ентот… вошь-питательный, ну его! Мрёт там народишко хужей, чем крестьянская детвора по весне. И круглый год притом! На Хитровке тех, кто оттуда сбег, хватает. Всякое рассказывают, но никто, вот ни на золотник, хорошего чего.
Несколько фраз на неважном английском, на которые бойко отвечаю.