Генерал что-то с улыбкой говорит мне о том, какое большое дело мы сделали, о той огромной, просто неоценимой роли, которую сыграет в ходе продолжающейся войны добытый нами спутник, про то, что подвиг моих людей и меня лично не останется без достойной награды… Словом, обычный положенный по такому поводу треп. Я с каменной рожей киваю, слушая его сожаления по поводу гибели моих друзей, и не верю ни единому слову. Вот министру обороны Зарубину в Червленной — верил. Потому что он не играл в сочувствие, ему действительно было больно и горько. Потому что Зарубин сам когда-то был боевым офицером. А этот — кабинетный, сразу видно. Умный — да запросто, опытный и в своем деле очень грамотный — почти наверняка. Но крови вживую не видевший. А контрразведчик продолжает что-то говорить дальше, про то, что они будут безумно признательны мне, если я найду время и возможность для того, чтобы составить подробный отчет обо всем, что видел и слышал на Пустошах, что он в будущем мог бы сильно помочь оперативникам СБ и армейским разведчикам, которым еще не раз придется работать под прикрытием среди бредунов. Он говорит и говорит, но я слушаю его вполуха. Мое внимание приковано сейчас к совсем другому человеку. Кроме генерала в кабинете еще двое. Одного я не знаю — обычного вида пожилой дядька в черном эсбэшном комбинезоне без погон и знаков различия. А вот второго знаю очень хорошо, даже слишком. Когда генерал, наконец, замолкает, я подхожу ближе и смотрю ему прямо в глаза.
— А места-то есть, как не быть, — продолжает меж тем отставной головорез старшего пенсионного возраста. — Вас сколько? Человек двадцать пять — тридцать?
— Ничего, потерпите, ждать недолго. Если все нормально — то проводим вас туда, где и себя, и машины в порядок привести можно, а если нет… Ну, тогда оно вам тем более ни к чему будет. Мертвые, типа, не потеют!
— С техникой у нас сейчас все в полном порядке. Во время штурма нам турки один УАЗ сожгли и «буханку» повредили, но зато потом с трофеями подфартило. Сейчас в наличии: две «Нивы» в спецкомплектации, что от мамелюков остались, три УАЗа — мой, старый отрядный и от турок доставшийся «Хантер», грузовиков три штуки, два «КаМАЗа» и ЗиЛ. «Буханку», опять же, в более-менее божеский вид привели. Ну, и два бронетранспортера-«восьмидесятки» — основная ударная сила. «Хантера» мы уже успели к Умаровым в Петропавловскую отогнать, те из него еще одного внедорожного монстра сваяли.
Местные ополченцы и стража, как и обещал Прохоров, ждут нас за воротами. М-да, не густо… Старенький, крепко битый жизнью УАЗ-«фермер», «гордость агронома», блин, в кузове которого на явно самодельной треноге установлен ПК, и три непонятно на что похожие «типа грузовика». Хотя, нет, знаю, на что они похожи! На тот пепелац, на котором меня этой зимой Эли Байсаров в Дагестан вывозил. Такие же непонятно из чего собранные и неясно, каким чудом вообще катающиеся тарантасы. На дуги кузовов натянуты здорово потрепанные, местами в следах грубой штопки и заплатах, старенькие тенты. Под ними — люди с оружием. Сказать что-то более конкретное сложно — видно плохо: только двоих-троих сидящих у самого борта и видать нормально, остальные — размытые силуэты в полутьме. Машину, на которой гонец с тревожной новостью в Нефтянку примчался, тоже увидел, она прямо за воротами стоит до сих пор, воняя на всю округу горелым сцеплением. И внешне она, действительно, больше дуршлаг, чем транспортное средство напоминает — одни дыры, хоть сейчас макароны отбрасывай. Как этот пацан выжил — ума не приложу.