Помечтал немного, как ветролёты летят, сбрасывая на дом тётушки МВДшной напалм. Оттуда мысли перешли на сам напалм, и я уж было начал ломать голову, вспоминая рецепт. Што-то там с бензином или керосином…
Сон, как это обычно и бывает, растаял почти без следа в странной дымке беспамятства, оставив только больную голову и дурное настроение. После Ходынки ни единой ноченьки не поспал нормально, всё кошмары замучили. Две недели уж в Старо-Екатерининской больнице, а всё никак не пройдут.
— Если экспериментальная, — По господски чётко выговаривая букву «Э», ответил Лев, — то залечат так, што ногу и отрежут, а потом и самово на кладбище.
В больничке держать меня больше не стали, сестричка милосердная вывела меня, не дав ни с кем попрощаться, только и успел, что обуть ботинки прям в колидоре, присев на корточки. Да впрочем, прощаться-то и не с кем — Мишку неделю как забрал егойный мастер, а со взрослыми мужиками я как-то не особо сошёлся. Чего у нас общего-то, окромя палаты?
— Егор Кузьмич, голубчик, — Судья пьёт спирт, как вино — смакуя и отставив мизинчик, — как ваши успехи с учёбой?
Попрыгал, да и к костру — раки-то уже готовы, отодвинуть надобно. Потом на ветке повисел да поподтягивался, и наново в речку, пот да грязь с себя смыть.