А в столовой ничево, много народу, и почитай все — лет етак от семи и до двенадцати. Много, страсть! Большая столовая-то, одни столы в полутьме виднеются, да народ за ними.
— Глаша! — Позвала она негромко и тут же опомнилась досадливо. Вот же дурёха нерасторопливая! Была бы тогда шустрее… Привыкать теперь к новой горничной, переучивать под себя! Не один месяц пройдёт.
— А вот мы чичас и проверим, — Ответствовал один из тех, что постарше, скидывая картуз на руки дружкам, да закатывая рукава. А ведь чужинец он, ей-ей чужинец! По своим знакомцам деревенским помню — всё ж до мелочи копеешной в таких вот случаях енто… отрепетовано. Кажный шаг знаешь у дружков, коли с ними с детства титешного привык хороводиться.
Переглядываются и кивают, Степанида с явственной неохотой.
Сам не понял, как отскочил да ножик вынул, и ну воздух перед собой крестить! Сурьёзность свою показываю, значица. А ён не верит! Мне что, в самом деле грех на душу брать, ножиком его тыкать?!
— Из Сенцова, говоришь? — Иван Ильич собрал складки на лбу, — А я, малец, твово отца знал. Дружками не были, врать не буду, но виделися иногда и даже пару раз в кабаке вместе посидели-то!