— Не сомневайся, — улыбнулась женщина. — Меня другое беспокоит, а есть ли у него язык? Что-то наш Лук чересчур молчалив для своего возраста. Сынок, у тебя язык есть?
Лодки соединились. Довольный Харас нашел взглядом Лалу, толкнул Лука в плечо, отчего зыбкая конструкция едва вновь не распалась, но борта удержал вместе Нигнас.
— Я опять остался один, — скривился Харк.
— Нега, — прошептал Лук и попытался шагнуть к ней, потому что ему вдруг показалось, что лицо ее вдруг стало белым, бескровным. Он дернулся, но не смог двинуться с места, словно тысячи нитей удерживали его. — Нега, — повторил Лук, хотя рот его был чем-то забит и смотреть что-то мешало, но он разглядел, что и глаза у Неги странно остановились, они были не живые, мертвые. Глаза у нее были мертвые, остановившиеся. Они не смотрели. Не смотрели на него. Они просто были открыты. И лицо белое. И глаза. И лицо. И голова подрагивала, как будто кто-то тряс ее, подрагивала, но не наклонялась, словно что-то удерживало ее. А потом она дрогнула сильнее, платье на ней затрещало и прорвалось на груди. И оттуда, из разверстой плоти, показались уродливые пальцы с когтями-крюками и потащили за собой рвущуюся на кровавые нити плоть…
— Ну что еще? — наморщил он лоб, увидев вопросительное выражение лиц верных слуг.
Дерево, к которому они вышли в полдень, пропустить было немыслимо. Оно было таким большим, что его ветви, которые даже издали казались сравнимыми со стволами иных гигантов, на фоне ствола этого дерева представали тонкими сучьями. А уж листва, густая листва, которая покрывала эти самые сучья, казалась зеленоватой прозрачной дымкой, случайно зацепившейся за неровности огромной древесной башни.