Читаю и ем потихонечку. А фемина ета… ну што там нового услышу? Жалостливую историю? Даже если и не врёт, мне-то што? У каждой второй история жалостливая, да бывает, што и правдивая.
Прасковья же Леонидовна и тётка моя, они другому Богу молятся, так вот. Злому какому-то. Тому, который за дразнилки обидные медведей на детей напустил.
— Так из-за меня напугалась, если серце! — Закручинился я, лохматя волосы.
Пирог с курятиной сожрали в овине, честно разломав надвое. Ели жадно, но аккуратно — чай, не свиньи, вежеству обучены!
— В рост они твои деньги пустили! — Бухнул он наконец.
Наконец какой-то доброхот, по виду молодец при лавке, влез на дерево и начал отвязывать верёвку, удерживающую конструкцию из холста размером полтора на два аршина, да двух жердин — поверху, да понизу.