Морковин молча протянул ему фотографию. Татарский увидел какой-то кремлевский зал с малахитовыми колоннами, в который спускалась широкая мраморная лестница с красной ковровой дорожкой.
– Але, – сказал в темноте голос Азадовского. – Чего? Лечу!
Гиреев жил в покосившемся черном доме, перед которым был одичавший сад, заросший высокими, в полтора человеческих роста, зонтиками. По уровню удобств его жилье было переходной формой между деревней и городом: в будке-уборной сквозь дыру были видны мокрые и осклизлые канализационные трубы, проходящие над выгребной ямой, но откуда и куда они вели, было неясно. Однако в доме были газовая плита и телефон.
Григорий притянул руками к животу невидимый штурвал.
– Не задумывался, – сказал Гиреев. – А что это ты записываешь? Как телевизор смотреть?
– Что? – раздался сиплый голос из центра зала.