Сережа молчал всего несколько секунд — потом сказал коротко «давай я» и начал маневр, не споря и не говоря больше ни слова, потому что я никогда просто так не звала его «милый», это слово было паролем, которым я не пользовалась часто, прибереженным на крайние случаи, придуманным для тех, кто всегда замолкал, когда мы входили в комнату, полную людей, и переводили взгляд с него — на меня и обратно, а после подходили ко мне на балконе, когда я закуривала сигарету, и спрашивали — «ну как, все хорошо у вас?», для тех, кто ждал от нас откровений и жалоб, потому что должны же они быть — откровения и жалобы; а еще это слово нужно было нам самим, потому что женщина, сидящая сейчас на заднем сиденье его машины, всегда говорила гораздо больше слов, когда была недовольна, — я знаю, он рассказывал мне, и я готова была бы отдать правую руку, только чтобы не сделаться на нее похожей, и потому всякий раз, когда мне переставало хватать воздуха среди людей, которые меня не любили, я говорила «милый, может быть, поедем домой?» всего один раз и улыбалась, и голос мой звучал нежно, и тогда он смотрел мне в лицо — внимательно — и сразу же вставал, и мы уезжали; браво, милый, ты так хорошо меня знаешь.