— Не знаю, как раньше, — сказал Сережа, смеясь, — но последние пару дней я точно знаю, что он ест и где он спит. Давай-ка ты отдохни немного, а я пойду поищу тебе чистый свитер.
— Там, на столе, бутерброды, — сказал Сережа, — ешь, Анька, это наш последний хлеб. Правда, он уже здорово зачерствел.
— Садись, Анька, и переводи. Телефоны сдохли, наши врут, похоже, безбожно, я хочу знать, что творится в мире.
Сережа опустился на диван, и лицо у него было скорее задумчивое, чем встревоженное.
— Мы почти все собрали, — сказала я. — Ждать уже ничего не нужно, давайте погрузимся и поедем.
Грузовик стоял прямо посреди дороги, перегораживая ее поперек — широкий, почти квадратный, уверенно упираясь в снег своими массивными черными колесами; вдоль борта высокой, грязно-зеленой металлической будки, под самой ее крышей, недружелюбно смотрели три небольших прямоугольных окошка. Подойдя поближе — Мишка обогнал меня почти сразу же и стоял теперь возле Сережи — я убедилась в том, что остальные уже успели выяснить: грузовик был пуст.