Несколько раз по дороге они едва не пропали — один раз, когда застряли в перемете, похожем на тот, который и нам едва не стоил жизни, но который оказался короче, и поэтому они вдвоем, работая без перерыва несколько часов, смогли раскидать его и расчистить путь для «буханки»; второй — когда они каким-то непостижимым образом, с трудом продвигаясь по рыхлому снегу, пробили колесо, и немедленно выяснилось, что запаски в «буханке» нет — она сгинула еще в Петрозаводске, во время одного из эвакуационных рейдов, и тогда Коля, чудовищно матерясь и замерзая до костей, бесконечных два часа пытался исправить ситуацию подручными средствами и в результате разбортировал-таки колесо и ухитрился как-то заделать застывшую на морозе покрышку — ее приходилось подкачивать каждые тридцать-сорок километров, но ехать дальше было можно. Они провели в дороге восемнадцать часов без перерыва — и все это время Коля был за рулем, «у меня и прав нет, так и не собрался, знаете» — застенчиво сообщил доктор. Опасаясь засад, они не рискнули попроситься на ночлег ни в одной из лежавших на их пути деревень, но когда увидели наши машины, припаркованные у обочины, все же остановились, «понимаете, я увидел мальчика, вот этого» — доктор указал на Антона, прижавшегося к Ириному бедру, — «Николай был очень против того, чтобы мы останавливались — особенно теперь, когда мы почти добрались, но я подумал — с вами дети, и может быть, у вас что-то случилось», — тут он замолчал и опять улыбнулся, словно извиняясь за то, что рассказ получился таким длинным.