Сережа остановился и несколько секунд наблюдал за тем, как Антон неуклюже шагает, проваливаясь в снег, — почувствовав, что на него смотрят, мальчик обернулся и молча поднял вверх руки в вязаных голубых варежках. Закинув карабин за плечо, Сережа опустился на корточки и подхватил сына на руки: «Давай, Антон, обхвати меня за шею», сказал он, и второй рукой снова крепко прижал меня к себе. Мы сделали еще несколько шагов — бесполезный теперь фонарик, неудобно зажатый в его руке, обнимавшей меня, отбрасывал прыгающий светлый кружок куда-то вбок, в придорожную канаву с торчащими из снега обугленными морозом, почерневшими прутьями сорняков. Бедный мой, бедный, думала я, пытаясь попасть с ним в шаг, отныне не будет тебе покоя — всякий раз, стоит тебе взять меня за руку, стоит тебе только поглядеть в мою сторону, она тут же предложит тебе подержать младенца, а я буду виснуть у тебя на второй руке. Мы по-прежнему почти бежали — торопливо, запыхавшись; я не буду играть в эти игры, подумала я, не хочу и не буду, только не с тобой, и осторожно вывернулась из-под его руки, и сказала «Нормально, я дойду», и пошла медленнее.