— У тебя есть на него разрешение? Ты прямо Натаниэль Бампо, Андреич, как ты его из окна высунул, они бы просто так не уехали ни за что… — Он говорил что-то еще, а я думала — надо же, Леня, с его мясистым затылком, с его плоскими шутками, оказывается, читал в детстве Фенимора Купера, играл в индейцев и, наверное, воображал себя Следопытом, или Чингачгуком Большим Змеем; я подняла на него глаза и услышала, как он говорит: — Такая девочка была, я ее из питомника взял, для охраны, няню мимо нее провожать приходилось, гости лишний раз боялись спьяну курить во двор выйти, Маринка вечно ворчала — завел крокодила, но собака умная — знала, кого трогать нельзя, Дашка ей даже пальцы в рот засовывала, — и ничего. А они ее — на бегу, не глядя, как мусор, — и губы у него вдруг задрожали, я смотрела на него и чувствовала, как слезы, которых не было целый день, со вчерашнего утра, когда я увидела всех их на этом же диване в гостиной (наши свадебные ракушки во рту у пухлой Даши, Марина, еще гладко причесанная, в утреннем макияже, Леня, хлопающий рукой по дивану), вдруг потекли у меня из глаз — горячо, сильно, ручьями, но я не успела даже всхлипнуть, и никто не взглянул в мою сторону, потому что мы все услышали, как возле наших ворот, снаружи, остановилась машина.