— А всему этому цена — дерьмо! — ответил Паливец, убирая посуду в шкаф.
Он хотел подпрыгнуть и упал на Швейка. Тот надавал ему тумаков и уложил на сиденье.
Вместо ответа Швейк заботливо приложил свою руку ко лбу незнакомца, потом пощупал пульс и, наконец, подведя к маленькому окошечку, попросил его высунуть язык. Всей этой процедуре негодяй не противился, думая, что Швейк объясняется с ним тайными заговорщицкими знаками. Потом Швейк начал колотить в дверь, и, когда надзиратель пришёл спросить, почему арестованный так шумит, он по-чешски и по-немецки потребовал, чтобы немедля позвали доктора, так как человек, которого сюда поместили, бредит в горячке.
— Я недавно переведён в Прагу, — сказал Швейк, — нездешний, из провинции. Вы тоже не пражанка?
— Им надо было хины давать, — сказал Швейк.
Поручик Лукаш увёл Швейка с собой. Взгляд, которым он наградил его, не предвещал ничего хорошего.