– Генерал, вы говорили о первой волне… Это просто оборот речи, предусмотрительная осторожность военного – или разведка считает, что будут и другие волны? Если так, какие еще миры Сети и Протектората находятся под угрозой?
– Не пройдет и десятка лет, – шепчу я, – как эту лестницу назовут Испанской. – Я начинаю спускаться по правому маршу и тут же спотыкаюсь. Голова кружится. Подоспевший Хент едва успевает подхватить меня.
Во-вторых, необходимость сохранять чрезвычайно протяженный оборонительный периметр системы Гипериона легла тяжким грузом на обе наши эскадры; выделение тяжелых кораблей в количестве достаточном для осуществления наступательных действий в то время не представлялось возможным.
– Вторжения не будет. Именно потому я и задержал вас: чтобы вы увидели все собственными глазами и рассказали Гегемонии.
Мейна Гладстон откинулась на спинку кожаного кресла и закрыла глаза. А когда ровно через пять секунд она открыла их, помощники все еще толпились вокруг. Одни выглядели потерянными, другие излучали энергию. Все ожидали ее следующего слова, следующего приказания.
Сол услышал от своей совести ответ, еще не успев облечь его в слова. Жертвоприношений больше не будет. Время истекло. Человечество достаточно настрадалось из-за своей любви к богам и долгих поисков Бога. Он вспомнил о том, как евреи издавна вели переговоры с Богом – жаловались, спорили с Ним, проклинали Его несправедливость, но всегда – всегда и любой ценой – возвращались под ярмо покорности. Целые поколения, погибшие в печах ненависти. Будущие поколения, изуродованные холодным огнем радиации и возродившиеся ненавистью.