Его лицо было бледным, осунувшимся, высокие, такие характерные для благородных скулы украшали багровые кровоподтеки. Но дышал он ровно. Я осторожно, едва касаясь, провела рукой по его щеке, едва удержавшись, чтобы не потрепать его за кончик носа — обычное приветствие Мирика с детских лет. «Бу!» — говорил он вместо приветствия, хватая меня за нос. Так как даже в детстве он был значительно выше меня, то ответить ему той же монетой я не могла, а только гнусаво верещала, размахивая руками: «Отпусти меня! Если мой отец нас увидит, он меня убьет! Так нельзя!» «Плевал я на все нельзя, — ухмылялся он и целовал меня в кончик носа, — мне все можно». «Почему тебе все можно, а мне нельзя?!» — возмущалась я. «Потому что все „можно“ и „нельзя“ живут только в голове. У меня выживают только „можно“, все запреты дохнут, не выдерживают условий проживания в моих мозгах», — самодовольно говорил Мирик.