— Первый, нах! — сказал он, повернувшись ко мне перед самой дверью, и хитро подмигнул.
Когда падает сердце — мы все знаем, что делать. Мы бежим по коридору, мы открываем дверь в операционную и зажигаем огни бестеневой лампы. Каждый из нас, от хирурга до санитара, пытается спасти ему жизнь. Потому что он — наш. Он такой же, как мы: веселый, хмурый, добрый, сердитый, обидчивый, капризный, храбрый и трусливый. Он способен любить, как мы, и прощать тем, кого любит, как мы.
Пора было переносить веселье в более привычную и, что немаловажно, более интимную обстановку. Например, в общагу номер два. «Бутылочку „Перье“, лед, пачку „Лаки Страйк“ и счет!» — небрежно бросив корпоративную карточку «American Express» на столик, попросил Григорьев.
— Кем вы работаете, Дженни? — вкрадчиво так спрашиваю…
— Вообще-то я в Герцена учусь, на втором курсе, а здесь просто подрабатываю по выходным. — Любовь Александровна в душе наотрез отказывалась быть женщиной-тарелкой и предпочитала живое общение. — А можно еще выпить?
Джессика и Джонатан, утонченная молодая пара с ярко выраженными врожденными аристократическими замашками, говорящие по-английски словно персонажи сериала «Дживс и Вустер», пришли к нам рожать своего первенца, тоже потенциального отпрыска знатной фамилии, между прочим. Было все, что по всем аристократическим канонам должно сопровождать рождение первенца, а именно: толщиной с «Войну и мир» план родов, расписанный поминутно, распечатанный на бумаге «Конкера» (двадцать фунтов стерлингов за пачку, с водяными знаками) и подшитый в шикарную кожаную папку с серебряными уголками. Записи в том фолианте были примерно такие: «Когда начнутся первые схватки, я бы хотела, чтобы сестры милосердия принесли мне чашку свежезаваренного чая „Эрл Грей“, чтобы набраться сил перед родами». Или, к примеру: «Я бы хотела, чтобы роды проходили как можно более естественно, и ни при каких обстоятельствах не даю своего согласия на использование эпидуральной анестезии, так как это противоречит моим представлениям о нормальных родах…»