Похоже, что Эгмонт думал примерно так же. По крайней мере, на адептов он косился весьма ехидно. Сомневаюсь, что магистр, с его любовью к «реальным боевым условиям», собирался хоть что-нибудь предпринимать.
Иллюзии у меня всегда получались на славу. В этот же раз я постаралась особенно — у меня был неплохой стимул, да и вид Хельги, восхищенно осматривавшего творимое, только подстегивал и без того не в меру активную музу.
— Э-эй, — забеспокоилась я, — вы что, прямо сейчас взламывать собрались? Вас же Рихтер накроет!
Но кроме таких мыслей были еще и иные. Я чувствовала другое: знала, что, каким бы мастером ни был Рихтер, книга не открывалась перед ним до конца. Она не более чем позволяла ему рассматривать некоторую часть из заложенной в нее информации. Некоторую не самую большую часть.
— Только я не как в учебнике видела, не сферу, а… — Я замолчала, безнадежно глядя на эльфов. Как же им объяснить, чтобы поняли? У них, наверное, кошки и колыбельки вообще логически не увязываются…
Рихтер легко поднялся на ноги, встряхнулся и мигом приобрел прежний невозмутимо ехидный вид. Если бы вот так треснуло меня, боюсь, я бы не встала и на четвереньки, но у Эгмонта запас прочности был явно намного больше, нежели у простых адептов. Впрочем, на лице у него все же появилась некоторая задумчивость: а у кого бы не появилась после твердой-то стены! Глядя на него, я тоже встала с пола и отряхнулась, хотя испортить мою куртку больше нынешнего было практически невозможно. Пуговица, не выдержавшая атаки, валялась возле черты; я подняла ее и сунула в карман, решив, что пришью после занятий.