Аппаратура корабля дала приближение. Стены «цирка» разошлись в стороны, исчезнув из поля зрения. Пейзаж внизу надвинулся, проступил четче. Городские кварталы, рябое пестроцветье крыш на окраинах. Отблески солнца на маковках храмов и золоченых шпилях дворцов. Прорези улиц, серебристая чешуя петляющей по городу реки, перемычки мостов…
– Не можем приучить к горшку. Отказывается есть самостоятельно. Не любит, когда к нему прикасаются. Терпит меня и няньку. Томограмма мозга показала, что органических нарушений нет. Впрочем, это ты и сама знаешь.
– Воины говорят: вы – великая чародейка! Они умоляют не превращать их в козлов и баранов. Они полностью в вашей власти…
Из акуст-линз рухнул бравурный марш. Трибуны откликнулись аплодисментами. Химеры занервничали. Леопард соседа сменил ипостась на ящериную. Фрида держалась молодцом.
«Делай, что должен, – подумала она. – И будь, что будет.»
Собираясь на кладбище, Бреслау выпивал стаканчик-другой, а случалось, и третий, абрикосового бренди. Иначе ему было трудно совладать с собой. Это психическое расстройство, понимал он. Надо прекратить. И шел, как привязанный. Вот и сейчас он стоял поодаль, держа нелепый зонт так, что купол наезжал едва ли не на плечи, и разглядывал людей, собравшихся вокруг обелиска. Сам обелиск Бреслау изучил до мельчайшей черточки. Мужчина и женщина – Николас Зоммерфельд и Регина ван Фрассен – он обнимает ее за плечи, и оба смеются, глядя куда-то вперед. Между ними стоит мальчик, касаясь обоих. Ладонь мальчика лежит на загривке лохматой козы. Редкий гранит: темно-зеленый с перламутровым отливом. Ничего трагического; больше похоже на семейную голографию. Скульптор восстал против правил и выиграл – обелиск вызывал скорбь по мертвым, но не угнетал.