– Я очень сожалеть, – сказал хан. – Очень, да.
Стало ясно: да, отрежут. Без соблюдения международных норм. Махнув рукой на гуманность, и даже удивившись – что это за гуманность такая? Вот прямо сейчас одна из девиц достанет ножик и исполнит приказ, а Каджар-хабиб позаботится, чтобы гражданка Ларгитаса не захлебнулась собственной кровью. Уж на это здешней медицины хватит.
– Есть отклонения? Последствия закольцованного стресса?
– Нет никакого даргана. Успокойся. Все в порядке.
Они стояли на мосту, у павильона, готового к приему владыки. По краям моста толпу сдерживала стража, не стесняясь охаживать самых ретивых древками копий. В павильоне, время от времени таская со стола то изюм, то ломтик вяленой говядины, возился техник посольства. Рамка связи с челноком была настроена давным-давно, но техник все подкручивал верньеры, делая озабоченный вид. Иначе прогонят, а говядина – пальчики оближешь…
Он не знал, сколько прошло времени. Наверное, много. Временами он задремывал, не меняя позы. Снилась мама. Совсем молодая. Она смеялась и превращалась сперва в мать Регины, а там и в черноволосую красотку; кажется, учительницу из интерната для телепатов. Женщины были большие-большие, а Ник был маленький-маленький. Он цеплялся за букет цветов, не желая отдавать его мамам, и уж тем более красивой брюнетке. Он знал – попади букет не в те руки, и стоять Николасу Зоммерфельду на перекрестке дорог, по колено в снегу, глядя на пикирующие самолеты, а не на парусную яхту, выплывающую из мерцающей тьмы космоса…