А.: — Россия не демократия и никогда не была ею — а российская государственность с тринадцатого по двадцать первый век представляет собой постоянно мимикрирущее и пытающееся вооружиться новейшими технологиями татаро-монгольское иго.
Олег осторожно поднес ладонь к тени и почувствовал, что какая-то сила затягивает его руку во тьму. Сперва это было еле заметно, но чем ближе к темному пятну оказывались его пальцы, тем мощнее делалось притяжение, и, когда он подумал, что может не успеть отдернуть руку, было уже поздно.
Буш никогда не бывал навязчив — как настоящий джентльмен, он умел держать дистанцию. Иногда увлекался я сам, но мои кураторы не давали мне слишком глубоко увязнуть в разговоре — после того как зеленый светодиод надо мной начинал мигать (сигнал „тикаем, пацаны“, как выражался Шмыга), я взывал к ангелам. Что говорили Бушу ангелы, я не знал и не хотел знать — мне хватало нервов на собственной вахте.
Легкие женские пальцы развязали узлы прижимавшей меня к креслу упряжи и сняли ее. Мне помогли встать и надеть мой собственный пиджак, который я узнал по цапнувшему меня за ладонь значку на лацкане (это были скрещенные американский и российский флаги — простительная вольность для учителя английского языка).
Но рассказывать Добросвету со Шмыгой об этом премилом курьезе я, повинуясь смутному инстинкту, не стал.
Случались и такие сеансы, когда не происходило вообще ничего — словно я был не психонавтом, лежащим в камере сенсорной депривации, а килькой в томате, достигшей абсолютного единства с мирозданием и не думающей теперь ни о чем.