Катрин пила чай и отползала к своей койке. От подслеповатого экрана и ламп дневного света болела голова. В соседней комнате все еще шуршали два Александра. Катрин пыталась уяснить, что, собственно, она здесь делает, но моментально засыпала.
— Катя, иди, в школу опоздаешь, — сказала мама откуда-то с просторной, пахнущей подгоревшей кашей кухни.
Катя завела двигатель. Сапер посмотрел с недоумением.
— …Ленин, Сталин, культ личности, голод и коллективизация — это не по нашему профилю, Катя. Мы люди военные. Наибольшие потери страна понесла когда? Правильно, во время войны. 7, 20, 27 или 35 миллионов? Разные методики, разные цели подсчетов, разные политики калькулировали. Не наше дело считать. Дети, женщины, блокада Ленинграда, угнанные, пленные. Должна была гибнуть армия. Мы должны были гибнуть, Катя. Мы — люди в петлицах и погонах. Произошедшее не исправишь. У нас, здесь, не исправишь. Вы знаете, что такое «эффект кальки»? Исправленное прошлое ложится в другую плоскость. Никаких парадоксов прошлого не существует. Меняется другой мир. Туда можно заглянуть в гости, полюбоваться на результаты коррекции, но тот мир так и останется другой реальностью.
Казалось, лейтенант сейчас схватится за кобуру.
Катрин хмыкнула, вспомнив о собственном внешнем виде.