— Ты… ты мне дерзости говорить пришла? — Математичка вздымает над столом свои гигантские метр семьдесят два. — Любимова, я…
Как же его найти? На эксгумации настаивать глупо, сразу к обрыву поставят. Да и кто знает, где его прикопали. Не до почестей сейчас. Куда они донесение о потерях должны отправить? В Манипуляторный отряд? В штаб сектора? Можно попробовать узнать…
Ох, двоечница ты наша! И что у тебя за «классовое» мировоззрение? Разве в классный журнал всех достойных мужиков мира запихнешь? «Клуб кинопутешественников» смотрела бы чаще.
— Какое у вас звание, Екатерина Григорьевна? Имею в виду — Там.
Родители… Катрин ничего не могла с собой поделать — они теперь были чужими. Наверное, истинной близости никогда и не было. Но за эти годы скитаний, одиночества и встреч с самыми разными людьми и нелюдями Катрин поняла, что причина не только в ее детской, юношеской, а теперь уже и не юношеской черствости. Чувство отчуждения всегда оставалось обоюдным. Двадцать один год назад ребенка сделали по обязанности. Потом ребенок по обязанности старался уважать и слушаться породивших его. Ничего хорошего из обязанностей, помноженных на обязанности, получиться не могло.
Девушка села в кресло. За эти два года итальянская мебель не стала удобнее.