Мы никак не могли поднять первый тост, на столе все время чего-то недоставало: что-то забылось в холодильнике, куда-то запропастился штопор… и только кукла Эллис невозмутимо сидела, улыбаясь совершенно Лизиной зачарованной улыбкой.
Это люди самых разных профессий: кукольники, артисты, врачи, журналисты, ученые; это львовяне, пражане, самарцы, москвичи и питерцы; жители далекого Сахалина и еще более далекой Америки, и близких Иерусалима, Хайфы, Парижа, Берлина, Варшавы…
Когда нас позвали в столовую, он идти не захотел, – не хотел снимать кукол с рук. Залез под стол и молча зыркал оттуда своими волчьими глазами. Но его дружелюбно выволокли, и за обедом он – возможно, потому, что взрослые намеками, глухо и обрывочно, косясь на детей, раза три упоминали об утренней трагедии, – сидел угрюмый и замкнутый, в точности такой, каким пришел. В мою сторону даже не глядел, ковырял вилкой скатерть. А я-то думал, мы уже друзья…
– Потом незаметно для зрителей отстегиваю. Все скрывает длинная юбка. Зачем тебе все эти детали? Когда ты смотришь на картину Писсарро, ты что – разбираешь каждый мазок, чтобы понять, как он добивается вибрации цвета на холсте? Ты просто смотришь и наслаждаешься.
– Давай, давай! – умоляюще крикнул Хонза (видимо, деньжат сегодня совсем уж кот наплакал) и врубил свинг.
– Папа в командировке? – услышал я и, радуясь, что она, по крайней мере, вернулась в семью, торопливо ответил: «Да», – мельком подумав, что из своей бессрочной командировки папа глядит и, вероятно, удивляется живучести своей потрясающей матери.