– Сядь, зануда… Можешь ты присесть на пять минут?
Когда в бутафорской Петя часами сидел рядом с ним, работающим, молча прослеживая каждое его движение, тот – может, от скуки, а может, польщенный хищным вниманием ребенка, – тоже пускался в рассуждения, да еще такие закатывал лекции, что высказывания старика казались мальчику просто октябрятской песней.
Он всегда ухитрялся удивить меня, покорить каким-нибудь новым финтом, заманить в приключение, выкамарить такое, от чего я, пацан, замирал с потрясенным сердцем. Однажды, после особенно неистового их с мамой скандала, видимо, ощутив мое упрямое сопротивление и обиду за мать, он прилетел ко мне в школу на… вертолете. Уговорил дружка со своей заставы, и они явились в грохоте и блеске молний, как ветхозаветный Господь-вседержитель. Совершили несколько кругов над школьным двором и опустились на соседнем пустыре. И как же мы с Ромкой бежали друг к другу! Как билось мое сердце, да и его тоже – я слышал ухом, прижатым к его груди, – билось так же, как мое.
– Вот тэн Кашпарку убохи, ну, которого родил твой бугай… я его где-то видел.
А Лиза, с которой раза два удалось мне переговорить, была на удивление спокойна, насмешливо-деловита и на мои осторожные попытки что-то сказать повторяла: «Все будет хорошо, Боря, увидишь, – все теперь будет отлично!»
– Сначала налей мне горячего, – велел из прихожей Сильва. – Задубел, как с-с-собака!