Не доведя мысль до конца, он рухнул в липкую грязь под ногами. Колени подогнулись сами, и теперь перед глазами у него оказались потёртый Карверов пояс и лоснящиеся кавалерийские штаны.
В свете факелов над ним склонились Карвер, Лаган, Оль и Бонифор; лица у всех были удивлённые, а у юных гуардов ещё и испуганные.
Ещё не смеркалось; Эгерт стоял, привалившись к стене, и бессмысленно смотрел на уличного мальчишку, который задумчиво раскручивал на верёвке привязанную за хвост дохлую крысу. Крыса, очевидно по случаю праздника, повязана была синей ленточкой.
В голосе Карвера скользнула такая тонкая, такая умоляющая нотка, что Эгерту на мгновение вспомнился тот нерешительный тонкогубый мальчик, каким был двенадцать лет назад приятель его детства.
— Ну? — не выдержал Карвер. — Долго ждать ещё?
— Нет, Эгерт, вы не устоите. Вы сами понимаете это… Ваша гордость и ваша трусость рвут вас пополам — но что-то подсказывает мне, что трусость окажется сильнее… Можно, конечно, без конца горевать по этому поводу, мучить себя и казнить — а можно просто присесть и послушать, что вам скажет симпатизирующий вам человек… Потому что вы симпатичны мне, Эгерт. С самого начала.