Не произнеся больше ни слова, дуэлянты сошли с дороги; Солль шагал впереди, беспечно подставив противнику спину — тем самым он желал пристыдить незнакомца, продемонстрировав ему полное небрежение его возможным коварством. Миновали ельник и вышли на круглую, как арена, полянку, утрамбованную сапогами нескольких поколений каварренских поединщиков.
— Выходит, я напрасно сняла пояс верности? — слова Дилии, ядовитые, как отравленный дротик, вонзились Эгерту в голую спину.
— Эгерт, — в голосе Дилии скользнула горькая обида, — лейтенант Солль… Вы больше не любите меня?
— Это впечатляет… Шрам и… всё остальное. Ты даже не можешь себе представить, насколько он изменился… Ты ведь не видел его раньше… — она помолчала, покачивая ногой в узконосом башмачке. — Господин Солль… Блестящий надутый пузырь… И вот ничего не осталось — только порожняя оболочка, пустая крысиная шкурка. Право же, отец, зачем… — оборвав себя на полуслове, она красноречиво, с преувеличенным недоумением пожала плечами.
Фагирра вдруг перестал улыбаться — лицо его из ласкового сделалось вдруг жёстким, как плаха.
Вечером, когда всё живое в городе робко завозилось, выглядывая из нор и спрашивая себя, надолго ли поблажка, когда больным стало настолько легче, что любящие их сиделки с ввалившимися глазами дали, наконец, волю слезам, когда невесть откуда явились собаки, когда над улицами захлопали крыльями вороны, запоздало слетающиеся на пир — тогда Эгерт и Тория с декановым фонарём нашли его.