— О… добрые духи… Светлое небо… — Сения не знала, кого ещё помянуть и еле сдерживалась, чтобы не завопить во всё горло.
Декан запретил студентам покидать университет — но силы его запрета оказалось недостаточно, чтобы удержать в толстых стенах молодых людей, у каждого из которых где-то в городе, в предместье или в отдалённом местечке остались родные и невесты. Поначалу студенты бросились к Луаяну за помощью и спасением — но тот заперся в кабинете и никого не желал видеть. Надежда юношей сменилась недоумением, потом озлоблением, потом отчаянием — они покидали университет один за другим, горько сетуя на магов, которые отстраняются от простых смертных как раз тогда, когда их помощь нужна более всего. Эгерт стискивал зубы, слыша проклятья в адрес декана, бросившего учеников на произвол судьбы; ему трудно было свыкнуться с мыслью, что Луаян не всемогущ, но ещё труднее было осознавать, что поведение его выглядит как предательство.
Через несколько дней ему выпало дежурство в ночном патруле. Он обрадовался — со времени памятного сна самый вид постели был ему неприятен. Уж лучше провести ночь в седле, с оружием в руках, нежели снова бороться с предательским желанием оставить светильник гореть до утра!
Эгерт и не мог кричать — в горле у него пересохло, а грудь, сдавленная спазмом, не могла набрать воздуха. Молодчик ловко накинул ему на шею верёвку, одновременно заламывая руки назад — даже младенцу ясно, что в городе ограбленного лучше удушить, чтобы не опознал при случае. Солль забился — но слабо, очень слабо, парализованный страхом.
Скиталец стоял неподвижно, не сводя глаз с Эгерта и Тории; взгляд его ничего не выражал — так, во всяком случае, ей показалось.
Будто отвечая на его мысли, Карвер неуловимым движением выхватил из ножен шпагу. В свете фонаря Эгерт увидел серебряную ленту клинка — и колени его подогнулись.