Из широкой боковой улицы навстречу ему вылетела шумная кавалькада — пятеро или шестеро молодых всадников на ухоженных конях. Намётанным глазом Эгерт бездумно, механически определил породу каждой лошади и отметил прекрасную посадку верховых; он просто стоял и ждал, когда они проедут — но тут один из юношей на высоком вороном жеребце отделился от компании и повернул прямо на Эгерта.
Верёвка на шее дёрнулась; откуда-то раздался топот ног и резкое: «Стоять!» Голову Солля пригнули к земле, потом он внезапно почувствовал свободу, рванулся, выпрямился; нищий, за которым волочился истлевший плащ, и сообщник его бегом удалялись по улочке, и топот кованых каблуков бился между глухих стен. Вот они скрылись за углом — и топот стал глуше, пока, наконец, не стих совсем.
Башня Лаш высилась на площади, как предостерегающий перст — казалось даже, что за последнее время она усохла и заскорузла, подобно старческому пальцу. На площади вокруг Башни образовалась как бы проплешина — любой старался обойти зловещее строение стороной, тем более что дым из окон поднимался всё гуще, заунывные звуки раздавались всё чаще, а случайные прохожие, оказавшиеся на площади поздней ночью, уверяли потом знакомых, что слышали из недр её глухой подземный гул.
Он поднял глаза — два окна смотрели на него равнодушными глазами Скитальца.
— Ты… ты… — пыхтел он, не в силах ничего добавить.
Показательные бои в тот день прошли без лейтенанта Солля, потому что, выйдя за ворота, он не отправился в полк, а побрёл пустынными улицами по направлению к городским воротам.