— Почему же ничего не видно? — шёпотом спросила Тория.
— Надо, наверное… Холодную повязку на голову, — сказал он шёпотом. — Я уже ухожу… И я знаю, что я виновен. Знаю, что я убийца… То, что со мной сделали — плата. Может быть… — он содрогнулся, — может быть, Скиталец не сжалится и не снимет шрама… Что ж. Вам легче?
Тория сначала хотела рассмеяться, потом передумала и решила разозлиться, потом, спохватившись, сказала себе: а что, собственно, в этом такого? Какое ей дело до сердечных привязанностей Солля?
Посреди комнаты помещалась странной формы подставка на когтистых лапах; ещё три лапы, изогнувшись, поддерживали над ней круглую серебряную чашу.
Декан долго стоял на пороге, опёршись о дверной косяк. Потом выпрямился и плотно прикрыл за собой дверь.
— Разве он посмеет приблизиться к тебе в моём присутствии? — улыбнулась Тория.