– Да-а, вот Аннушка-то удивится: грязные, морды поцарапанные и трезвые! – Осьма звонко прихлопнул на шее какую-то летающую живность и подвел итог своим рассуждениям: – Аж противно!
– Умен, силен, яр… – Настена Юлькиных затруднений не испытывала, – жизнью битый, но не сломанный, ликом и статью истинно Перун в молодости!
Сквозь ругательную бабью скороговорку стали прорываться звуки воспитательного физического воздействия и, совершенно непонятно почему, участия в этом воздействии дворовой псины.
– Погодь, Кирюха, не окаяли, так и ладно. Ну-ка, «сотник порубежный», о какой ты там гораздо большей беде, про которую мы и не догадываемся, толковал? Или же для красного словца брякнул?
– Тьфу! Ну, чего, Леха, ты дурнем-то прикидываешься?! Разговор шел так, будто князя в Турове ВООБЩЕ нет! Один раз помянули, что в Степь с братьями ушел, и все, а про Святополчичей, которых Мономах изгоями сделал, то так, то сяк поминали, да еще и переглядывались между собой со значением. Или не заметил?
– Бог есть Любовь… С этим-то ты согласен?