– Молодцы ребята! – тут же подтвердил Мишкины выкладки Егор. – Уполовинили лучников, теперь не высунутся!
– Здрав будь, Алексей! – Анисим остановил коня, покосился на елочку, за которой спрятался купец, и позвал: – Осьма!.. Осьма, ау! Спрятался-то ты хорошо, но слышно, как чешешься! Здрав будь, вылазь!
– Ну… допустим. – Боярин Федор выпрямился и выражение безнадежной меланхолии начало сходить с его лица. – Допустим, убедил я княгиню Ольгу, потом прямо из Турова поехал в Клецк… чего Вячку-то советовать?
– Ну ты прямо, как князь: старшая дружина, младшая дружина… – не удержался от комментария Фома, но это было уже так – последнее тявканье собаки перед тем, как смыться в конуру.
– Леха, а ты, значит, с волхвой знакомство свел? – Анисим наконец-то отцепился от Осьмы. – Слушай, а меня к ней сводить можешь?
Главное же, умудрился Корней свести на нет внутреннее противостояние между перуничами и твердыми христианами, требуя от всех без исключения ратнинцев надлежащего исполнения обязанностей православных христиан, а Перуново братство превратив в сообщество профессиональных воинов – да, со своими традициями, обычаями и ритуалами, но творимыми не напоказ и православному вероисповеданию вреда не наносящих, по крайней мере, явно. Сумел новый сотник оборотить дело так, что в среде ратников возникло и укрепилось убеждение: искусным воином помимо Перунова братства стать невозможно. А поскольку о серебряном кольце мечтал всякий новик, то молодежь в братство уже можно было не зазывать, а отбирать – запретный плод сладок, а творимое втайне для молодежи привлекательно вдвойне. В результате пошли в Перуново братство и дети твердых христиан (втайне от родителей или при их молчаливом попустительстве), а неугодные Корнею, даже из родов перуничей, туда не допускались (например, недоброй памяти десятник Пимен).