Мишка отвечал на вопросы Рябого, а потом и других десятников, а внутри все пело – получилось! Если заинтересовались, расспрашивают, значит, сразу не отвергли, а потом могут и согласиться! Единственное, что тревожило, это дед, сидящий молча, с насупленным видом, да еще Алексей поглядывал как-то странно, кажется, сердито.
– Ну-ка, ну-ка, что за случай? – заинтересовался Алексей. – Поведай-ка, все равно сидим.
Вид у пленников был весьма потрепанным, если не сказать больше. У одного голова перевязана тряпкой с проступившим кровавым пятном, другой, тощий и длинный как жердь, сильно хромал, у третьего испятнанная кровью рубаха была разодрана от ворота почти до подола, а кисть левой руки сильно опухла. Все нечесаны, перепачканы и явно не понимали смысла происходящего. Всем было, судя по виду, за сорок (Мишка велел выбрать мужей посолиднее, а стариков в плен, как известно, не берут), и все трое выглядели сущими бродягами на фоне Дорофея, неизвестно когда умудрившегося сменить доспех на ярко расшитую рубаху из беленого полотна.
– Тьфу, чтоб тебя! – Федор развернулся в сторону Осьмы и подбоченился: – Прям деву невинную из себя изобразил! Ты для чего сюда зван? Ушами хлопать или для совета? Говори: чего сказать хотел?
– Молчать! Не тебя спрашиваю! Пахомий, твое слово!