Филиппа Эйльхарт поправила тонюсенькие как паутинка бретельки прозрачной ночной рубашки, стерла последние следы губной помады. «Такая умная женщина, — недовольно подумала Шеала де Танкарвилль, — а не может удержать свои гормоны в узде».
Нильфгаардец издал звук, который с равным успехом мог быть и подтверждением, и отрицанием, а то и чем-то другим. Но ноги переставлял, а это было сейчас самым главным.
— Замолчи. — Филин продолжал смотреть на Веду, а глаза у него были такие же мерзкие, как у птицы, давшей ему прозвище. — Они выбрали путь, ты же слышал. Чего же кричать и брызгать слюной. Но мы еще когда-нибудь встретимся. Обещаю.
Цири не удивлялась. Да и как можно было удивляться? Ведь теперь все стало возможным. Ноябрь, лед, снег, мерзлая почва, куча камней на ощетинившемся замерзшими стеблями холмике — все это было там. А здесь есть здесь, здесь — стрельчатая базальтовая башня с зубчатыми башенками на вершине отражается в зеленой, усеянной белыми кувшинками воде озера. Здесь — май, потому что именно в мае цветут дикая роза и черемуха.
Пустив Буцефала в галоп, Шахматный Рыцарь налетел на разбегающихся бандитов первым, мгновенно зарубил двоих, остальных разогнал не хуже, чем ястреб воробьев. Двое свернули в сторону подбежавшего Геральта, ведьмак тут же расправился с ними.
— Дезертировали? — недоверчиво повторил Бонарт. — Обыкновенно так дезертировали? Взяли, понимаешь, и просто так уехали? Скеллен! И ты позволил?