– Тогда вы будете снисходительны к моей прямоте. Мне не нравится сеньор Рюйсдал. И я вижу, что он очень нравится вам обеим.
Регина была уверена: Гюйс, как обычно, сгущает краски. За семь лет блок въелся в подсознание, став частью ее самой, и держался даже во сне. В интернате это регулярно проверяли. Тем не менее, блок создавал ощущение легкого, едва заметного дискомфорта. Что бы ты ни делала, кажется, будто ты занята чем-то еще. Поначалу это раздражало. Да и сейчас, когда ты не в настроении, или просто устала… Если предоставляется возможность избавиться от вечной обузы – почему бы ею не воспользоваться? А «включиться» обратно – ерунда! Раз – и готово.
Планета превращается в голову человека. Волосы свернуты в маленькие, туго закрученные спирали. Кажется, что голова усыпана горошинами черного перца. Лицо-треугольник. Кожа цвета сухой листвы, вся в морщинах. Нос приплюснут, громоздятся утесы-скулы. Уши без мочек. Тонкие губы кривятся в усмешке идиота.
– Ваш муж извещен, – перебил баронессу Фрейрен. – Уверен, сложностей не возникнет. Формальности мы уладим до конца недели. Завтра, часам к двенадцати, прошу вас подъехать в «Лебедь». Я буду ждать вас в кабинете директора. Хотите, я напишу письмо ректору? Вам с легкостью дадут отгул. Да хоть академический отпуск!
Элиза Солингер дунула на вирт-сенсор. Кокон голосферы, окружавший девушку, сделался прозрачным. Сквозь игровую площадку, где резвилась средняя группа, проступили стены кабинета дист-контроля. Необходимости менять проницаемость сферы у Элизы не было. Ей просто нравилось слоистое восприятие. Когда мир вокруг тебя раздваивается, растраивается, расчетверяется – и ты оказываешься во всех мирах одновременно…
Покинув кабинки просмотра, зрители всё еще оставались под впечатлением. Куда охотнее они сейчас задали бы вопросы Су И. Но мастер седьмой год отшельничал на Белантаре, отказываясь от интервью. Призрак Су И неотвязно маячил за спиной Монтелье, стоял в глазах публики, эхом звучал в задаваемых вопросах – и это доводило ревнивца-режиссера до бешенства.