Ивга осеклась. Захлопала мокрыми ресницами, часто-часто, как крыльями. Хлоп-хлоп…
Потом она поняла, что смотрит чужими глазами. Равнодушными. Подозрительными. Сочувствующими. Глазами полицейского на вокзале, глазами чугайстра Прова, глазами одноклассников, глазами брата, и хозяйки антикварного магазина, и еще чьими-то, жаждущими раздеть, и еще какими-то, совершенно безразличными…
Как я себя чувствую, спросила себя Ивга. Как вошь в парикмахерской — легкий дискомфорт…
Оркестр гремел и колотил в перламутровые барабаны — самый настоящий оркестр, где главным инструментом были огромные желтые тарелки. На музыкантах были фраки с блестками, и, чтобы лишний раз полюбоваться на них, девочке приходилось привставать со своего места и вытягивать шею, отвлекаясь от происходящего на арене…
У обоих выходов из Дворца дежурили люди — в основном женщины, в основном немолодые. Не пикетчики — просители, не доверяющие канцелярии, желающие увидеть Великого Инквизитора лично; Клавдий стиснул зубы. Собственно, если он пошел навстречу Хелене Торке — почему не войти в положение этих, несчастных матерей, чьих дочерей угораздило родиться в нормальной семье — ведьмами?..
Наконец, у нее подломились колени. Она упала, вцепившись в змеиное тело, в обморочном ожидании. Страшном ожидании непонятно чего.