Никто не озаботился связать пареньку руки – после того как его обезоружили. И сейчас он бросился к Императору с ловкостью проникшей в курятник ласки, занося кулаки.
– И что здесь делали поури? С кем дрались? Того беднягу разорвало почти пополам. Именно разорвало, а не разрубило, – подхватила Ниакрис.
На самой реке когорты наступали не сплошной фалангой, между ними оставались разрывы (куда беспощадно истребляемая семандрийская кавалерия уже и не совалась), и через один такой разрыв отряд Императора с разгону ворвался в речные струи, взбив фонтаны брызг. Приученные воинские кони пошли в воду без малейших колебаний.
Этлау высоко поднял косой крест. Прежнего он лишился в бою у Чёрной башни, а новый больше напоминал оружие, чем символ Спасителя. Остриё стрелы было оковано железом, скрещённые планки прикрывали руку, словно гарда, да и длиной крест мог бы поспорить с добрым кинжалом. За инквизитором с глухим рёвом бросились солдаты, нагнув пики и занеся клинки.
Здесь, ближе к самому Святому Городу, не осталось уже дремучих лесов, только небольшие рощи и перелески, оставленные для охоты простолюдинам. К недальнему Морю Призраков сбегали короткие речки и речушки, на берегах которых раскинулись многочисленные селения, при каждом – большая церковь Спасителя, ну а вокруг церкви, само собой, освящённый погост.
– Нет, – решительно покачал головой инквизитор. – Что ему делать в мёртвых пустынях? Чёрная башня по крайней мере могла служить ему убежищем.