Иста начала медленно выкладывать в ряд шипы со своей розы; выходило нечто похожее на зубья пилы.
В Зангре шептались об этом таинственном ограблении ди Санды, требуя всё новых и новых, каждый раз более строгих и жестоких наказаний для столь опасных преступников и негодяев, как воры, разбойники и убийцы. Кэсерил молчал. Для него в смерти ди Санды не было ничего таинственного, кроме разве что возможности добыть достаточные и неоспоримые доказательства вины Джироналов. Он снова и снова прокручивал в уме разнообразные способы, но решение не приходило. Он не осмеливался начать открытое расследование, пока не будет ясен каждый шаг и его последствия — в противном случае с тем же успехом и с меньшими потерями он мог сам себе перерезать горло.
— Нет, милорд, — ответил Умегат. — Хоть я и рокнарец, но я — квинтарианец и исповедую Пятибожие со времён моей юности.
— Разве он готовится? Я этого не вижу. Ди Санда пытается, отчаянно пытается, но…
— Днём лучше, чем утром, — потом с лёгкой неохотой добавил: — Лучше, чем вчера.
— Ага. Так или иначе, я хочу её всю. И нос, и губы, и ноги, и всё, что посередине, и её душу, без которой тело будет неподвижным и холодным, и начнёт разлагаться, и перестанет быть объектом желания вообще.