— К чертовой матери. Мы топали пятнадцать километров не ради полутора худосочных яблок, правда, Лизель?
Когда их тела переставали выискивать щели в двери, восставали их души. Ногти царапали дерево и нередко вгонялись в него силой чистого отчаяния, а души устремлялись ко мне, прямо в мои руки, и мы выбирались из тех душевых — на крышу и дальше, в надежный простор вечности. Мне поставляли их без перерыва. Минута за минутой. Душ за душем.
Тут и вмешался Руди, вечный вмешивальщик.
— Прости, Мама. — Он поставил коробку на стол. — Туфли у них все вышли.
Все было готово для великолепного 20 апреля. Это будет день сожжений и радостных воплей.
Жена бургомистра открыла дверь, и в руке у нее не было обычного мешка с бельем. Она отступила в сторону и знаком известковой руки и запястья пригласила девочку войти.