— Ну… — Мамино смятение было очевидно. — А другие могут. И нечего спорить.
— Пфиффикус! — подхватила она, мигом усваивая подобающую жестокость, которой, судя по всему, требует детство. Свистела она из рук вон плохо, но совершенствоваться было некогда.
И вот нам остается акт глупости номер три — прогуливание занятий в Гитлерюгенде.
— И плохо играет в футбол, — вставила Лизель.
Никогда движение не было такой тяжкой ношей. Никогда сердце не было таким решительным и большим в юной груди.
Даже из погреба люди смутно слышали пение бомб. Воздух давил, как потолок, словно плюща землю. От опустелых улиц Молькинга отгрызли кусок.