За окном сквозь узоры виноградных листьев проглядывал месяц, слышался странный, размеренный крик сов.
— Да, да, все мое, — прощебетала мама, взмахнув ключами, — Надо что-нибудь открыть?
Битва окончилась. Теперь Джеронимо просто оставалось дождаться смерти Сисели. Ноги ее подергивались, раскрытые веером зеленые крылья трепетали и шелестели, огромное брюшко вздрагивало, и от этих предсмертных конвульсий оба вдруг повалились и исчезли в складках измятой постели. Долгое время их совсем не было видно. До меня доносилось лишь слабое потрескивание крыльев богомола, но и оно скоро прекратилось. Наступила тишина, а потом из простыни высунулась исцарапанная, окровавленная головка, пара золотистых глаз окинула меня ликующим взглядом и измученный Джеронимо выполз наружу. На плече у него был выдран большой клок кожи, на его месте зияла красная, кровоточащая рана, по всей спине выступали капли крови — следы когтей богомола, а окровавленный обрубок хвоста оставлял на простыне красный след. Геккон был избит, искалечен, истерзан, но вышел из боя победителем.
В последние дни уходящего лета и в течение всей теплой, влажной зимы наши чаепития у Теодора стали постоянными. Каждый четверг я набивал карманы спичечными коробками и пробирками со всякой живностью, и Спиро отвозил меня в город.
— Не думал пока об этом, — ответил он рассеянно, с явным удовлетворением рассматривая скрученный кусок металла. — Мне безразлично… все, что хочешь… выбери сам.
— Переехать? Куда переехать? — недоуменно спросила мама.