— Ты сопляк ещё, ты щенок, недоросль, чего ты смеёшься?! Я тебя предупреждаю один раз: никаких заклинаний, превращений, цирка и балагана! Ни одного магического действия, сделай мне такой подарок! Эст и так знает о тебе слишком много…
Будто ветер прошёлся в древесной кроне у него над головой; вздрогнули простёртые к небу высокие ветки. Нечто незнакомое, густое, тёмное поднялось волной в Руаловой душе, поднялось и перехватило дух. Там, внутри Ильмарранена, шевельнулось чувство, которому не было названия, и — наваждение! — он ясно услышал своё имя, его окликнули. Заметался, оглядываясь — никого. Наваждение исчезло.
— Ты маг, и не мне тебе объяснять. Уж что, казалось бы, ужаснее: взять да и вспороть человеку живот. А если вспарывает хирург? Внешне всё выглядит, как бойня: потоки крови, боль, страх… Да только пациент вместо неизбежной могилы отправляется, скажем, на званый вечер… Не сразу, конечно. Спустя время. Но на всё требуется время. И всё имеет свою цену.
Он поёжился, пытаясь понять, почему так странно и тягостно на душе. И понял — тишина. Невероятная для сельской улицы тишь.
Спал посёлок. Спали некрасивые, издёрганные нищетой и придирками мужей женщины. Спали бледные, вечно испуганные дети. Храпели их отцы, встречающие утро битвы в трактире…
— Хе, — не то усмехнулся, не то кашлянул судья. — Отрекаться будем завтра, в День Премноголикования, сразу после парада и перед народными гуляниями. Это будет внушительное и поучительное зрелище.