«Откройся, Эмдене, Пертеро!» – на всех трёх ведомых языках.
Император только сжал зубы и пообещал дрожащему старосте прислать легионеров, «как только это окажется возможно».
– А Кэр? Кэр Лаэда?.. Когда вмешалась Сильвия, мы с ним…
– Не слишком ли буйно твоё воображение, отец? – Ниакрис не могла назвать его «папой». Это слово навеки умерло, осталось погребённым под двумя тяжёлыми валунами в дальнем Пятиречье, где восьмилетняя Ниакрис вырвавшейся на волю колдовской силой написала эпитафии матери – волшебнице Дарине и деду – чародею Велиому.
Игнациус остановился. Оцепенев, он смотрел на гибель могущественного храма; только что он бежал сюда, почти уверенный, что найдёт здесь спасение; и вот оказалось – спасения нет и сам храм стёрт с лица земли.
Разлом и в самом деле ответил. Маслянистая поверхность белесого моря заколыхалась. С чмокающим, хлюпающим звуком вверх взметнулся длинный язык, словно притаившаяся в глубине исполинская ящерица попыталась проглотить неосторожную муху.