— Дочка! Вернись, вернись, безумная, не себя — так хоть внучку нашу пожалей! Невинного-то младенца губить! — вскрикнула мать Сааты.
Старый сотник со смешанным чувством горечи и боли следил за тем, как меняются выражения лиц его новобранцев, когда им, ещё полусонным, выдернутым из сладких ночных грёз, внезапно объявили, что на форт идёт Орда. Кое-кто разрыдался прямо в строю, соседей не стесняясь, кое-кто схватился за голову, а кое-кто и просто «мамочка!» заорал. Угрюмое молчание хранил лишь избранный десяток Аргниста. Мужики-обозники держались не лучше новобранцев. Казалось, все усилия Фрабара и Аргниста пошли псу под хвост, но старый сотник не спешил с выводами. Не зови никого трусом, пока от стрел бегать не начнёт.
— И тебе привет, Двалин преславный. Видишь, как судьба-то прихотливо оборачивается. Голос-то вроде б другим у Эльстана был. Или ошибаюсь я?
Стылая зимняя ночь. Нет спасения ни в лесу, ни в поле, и даже огонь не защитит — напротив, предаст, подманив к твоему ночлегу неотвратимую Смерть. Всё живое, ещё оставшееся в этих краях, уже давно забилось в логовища — неважно, берлога ли это под корнями вывороченной сосны или обнесённый частоколом хутор. Кто не успел, того к утру не станет. Таков закон. Такова плата. С нею все согласны. А которые несогласны были… попытались когда-то, говорят, драпать на юг, да только все на Костяных холмах и сгинули. Собственно, с тех пор гряду и прозвали Костяной — черепа да рёбра до сих пор ветер по увалам катает. Никто не ушёл. Старуха-смерть своего не упустит.
— Идём, идём туда! — Аратарн аж подпрыгивал на месте. — Он ведь один… Мой отец один там!