— Сам из машины не выходи. Пошли кого-нибудь за мной, пусть встретят и приведут к тебе.
— С удовольствием. — Он сделал знак Хейгену. — Налей мистеру Грину выпить, Том.
— Это первое, что я сделал, еще два года назад. Лучшие специалисты. В том числе мой личный врач, а его считают самой крупной величиной в Калифорнии. Рекомендовали побольше отдыхать, не утомляться. Ничего страшного, это возрастное. С годами голос меняется.
— Ответил — ради бога. В любое время. Мне спешить некуда. У меня сотня боевиков дежурит по всему городу круглые сутки. Пускай Солоццо одним только волоском засветится, и он мертвец. Может тянуть резину сколько душе угодно, мне не к спеху.
— У тебя, дядя, слыхать, наколочка хороша на груди, — сказал он. — Вон виднеется краешек. Всю не дашь поглядеть?
И все же вот этого, ближайшего часа Хейген страшился всей душой. Он пробовал подготовить себя к тому, как ему надлежит держаться. Первое — строго обуздывать себя в признании собственной вины. Каяться и бить себя в грудь означало бы только взваливать лишнюю тяжесть на плечи дона. Открыто предаваться горю — лишь усугублять горе, постигшее дона. Объявить о своей непригодности на роль consigliori в военное время — лишь дать основание дону корить себя за просчет в выборе человека на столь важную должность.