Он махнул рукой в направлении узкой грязно-желтой полоски, которая чуть извивалась и подрагивала, — даже не верилось, что так отсюда выглядит огромная галдящая толпа.
— Но в нем есть что-то такое, что оправдывает самую грустную жизнь, — сказал вдруг Затворник.
— Правильно. Просто я ее сочинил как древнюю легенду.
— По-моему, я никогда ничего не любил, — перебил Шестипалый.
— Слушай, — спросил Шестипалый, скользя по кафелю рядом, — а как ты узнаешь, когда наступит ночь?
— Долго ж мы здесь проторчим, — свистнул Шестипалый.