Посмотрел на владыку ещё и вдруг заплакал — тихонько, без голоса, но со многими слезами.
Уже одного этого было бы довольно, чтоб архимандрит Бердичевскому не понравился, но скоро выявилось и ещё одно обстоятельство, доведшее первоначальную антипатию до крайней степени. Цепким взглядом, слишком хорошо знакомым и понятным Матвею Бенционовичу, настоятель задержался на крючковатом носе заволжского посланца, на хрящеватых ушах, на неславянской черноте редеющих волос, и лицо отца Виталия приобрело особенное брезгливое выражение.
— Я не могу даже выразить, насколько я вам признательна. А более всего за то, что вы не раздумывая и ни в чём не разбираясь бросились выручать совершенно незнакомого человека.
— Нет, это ещё не настоящее предательство, не высшего разбора.
— Хочу у тебя прощения просить, — глухо ответил старец сквозь сомкнутые руки.
— Неделя, много две, и… — Доктор красноречиво покачал головой. — Если, конечно, не произойдёт чуда.