— Как?! — пораженно воскликнул Захар, и его всего передернуло. — Она?! Эта… старая жаба?!
— …Я не со всем согласен в твоем докладе, ихо, — говорил Хавьер, погружая кусочки хлеба в чесночный соус и вилкой, вонзенной в спинку корочки, притапливая их.
…Она вынырнула, выпрыгнула, скакнула из двери, выбежала на середину сцены и застыла полубоком: в правой руке веер, левая чуть приподнимает юбку.
Вечно упакуется, зароется, да еще под бока подоткнет, — хоть археологов нанимай.
Сразу быстрым деловым шагом вышел пожилой токаор. Сел, утвердив пятку на перекладине под сиденьем, опер на колено гитару, и слова не говоря, принялся перебирать струны… Потекли волнообразные тьентос — то, что называется «контактом», нащупыванием. Пробные аккорды, похожие на первые прикосновения друг к другу любовников в полной тьме… Публика еще переговаривалась, но со всех сторон уже неслось друг к другу укоризненно-возмущенное: «с-с-с-с-с!!!».
Тетя Ксана работала — те, кто остались, продолжали танцевать, несмотря на то, что в Кировский попала бомба. В зал войти было страшно: по стенам свисали обломки ярусов: арматура с кусками золоченной лепнины… Артисты переодевались и гримировались в царской ложе, потом выходили на публику в фойе, и там давали концерт.